Маленькая хитрость

   Перед мной красовался и вызывающе, на фоне советского глобального дефицита, блистал своим сказочным наличием ярко зеленный женский горнолыжный комбинезон точь-в-точь размера, соответствующего изящным формам моей сестры - студентки-комсомолки и просто красавицы. Его покупка и стала отправной точкой ее горнолыжного приобщения. 

   Собранная экипировка, легла в сумки вместе с приобретенными путевками в гостиницу Иткол в Баксанском ущелье Приэльбрусья и мы преодолев невзгоды ж/д транзита и пятичасового автотранспортного пробега по бездорожью и разгильдяйству Минводы-Терскол, оказались в том месте, куда, собственно, и стремились. 

   Первый день пребывания в Итколе прошел по давно заведенному здесь сценарию - сортировка по группам катания (читай "обучения"), выделения счастливчиков свободного катания (читай "без инструктора"), выдачи инвентаря и знакомства с обучающим персоналом. 

   Я взял два дня катания "на отрыв" пока сестренку обучали "творческому ведению плуга" с обязательством посвятить ей часть катального времени начиная с третьего и, когда пришло чувство первого насыщения подъехал к их зоне обучения. У подножия Чегета их группа "бороздила просторы" лягушатника, и, с согласия инструктора "под свою ответственность", я увлек ее на двукреселку на которой мы медленно потянулись к кафе Ай и второй очередью на вершину Чегета, откуда нас ждал выкат в сторону ледника Семерка и далее, по южному склону вниз. 

Вид с Чегета на Донгузорун и ледник "Семерка"

  Постоянно контролируя удаление от вышек подъемников мы уверенно двигались вниз не приближаясь к цивилизации, постепенно осваивая и закрепляя навыки движения в плуге, параллельные лыжи, сбрасывание пяток в долину, загрузки-разгрузки и прочих приемов, без овладения которыми невозможно наслаждение чувством свободного скольжения. Тяжесть получаемых навыков пришла к сестренке раньше чем я ожидал, возвращаться к подъемнику по целине было сложно и на мое предложение "вниз или вверх?" она гордо кивнула в долину и мы продолжили движение. К часам двенадцати мы приблизились к Ай, все же оставляя его в стороне, так чтобы ей не были видны вышки подъемника, оттачивая азы горнолыжной техники, и всякий раз обещая ей, уже изрядно уставшей, что как только увижу кафе Ай, сразу же скажу ей и мы далее спустимся на подъемнике. Между следующими двумя вопросами "Ну, когда уже?" мы медленно проехали стороной Ай и прошли "точку невозврата". Я безвинно округлил глаза - мол, как же так получилось?!, можем вернуться! - и выслушав "Как ты мог?!" и "Я больше не могу" согласился с своей "виной", с своей маленькой хитростью. 

   Это был тяжелый и трудный для нее спуск. Спуск самопреодоления, становления и проверки своих сил и возможностей. Мы добрались до кромки леса, прошли по лесному массиву, перебрались через ручей и, уставшие и насытившиеся невольным приключением, добрались до Иткола. Ее землистого цвета лицо с отрешенным взглядом выражало готовность осуществления любого мероприятия, реализации любых задач. Она могла бы без оружия, с голыми руками идти на танки, вставать в атаку, идти вперед, превознемагая и преодолевая. Она могла все! У нее открылось очередное второе дыхание, запредельное. 

   Не раздеваясь, сбросив только буты и куртку, без обеда и питья, в ярком, зеленом комбинезоне, в том самом, подаренному мною перед отъездом, она рухнула как подкошенная на второй спальный уровень в своем номере, где и проспала до вечера следующего дня, более суток, не только не вставая, но и не повернувшись, в одной и той же позе, тушкой. Следующий день для нее был днем отдыха. Она ходила по снегу как по ковру, цену которому теперь знала, а окружающие ее люди, еще вчера обеспокоенные ее отсутствием за обеденным столом и в баре, с уважением смотрели на ее хрупкую фигурку, не веря в "покорение" ею Чегета в третий день знакомства с лыжами.
    Я еще и еще раз рассказывал о ее прохождении и каждый раз видел восхищенные, зажженные ею глаза других чайников-первогодок, и чувство гордости распирало меня - это она, моя сестра! - да простит она мне ту незначительную маленькую хитрость, которая сделала ее сильнее. 

Иткол-Лодзь

    У них был маршрут "Лодзь-Варшава-Ленинград-Москва-Минводы-Иткол-Лодзь" и мы встретились в Итколе, точнее на южном склоне Чегета, с стороны ледника "Семерка". Один из них стоял у кромки леса с поврежденным крепежом, для нас тогдашних не имеющих доступа к качественной снаряге, помощь была и обязательна и познавательна. Помощь, оказанная на горе, и ремонтные работы в гостинице нас не только объединили, но и сдружили, настолько насколько может сблизить разных людей курортное время. Их группа из польского города Лодзь приехала покататься в Приэльбрусье и для упрощения скискул взяли с собой инструктора-поляка. Именно ему я помогал и именно о нем я хочу рассказать. 
     Столько водки я еще не пил. Никогда. Это абсолютно точно. И более я столько пить не буду. Это не та фраза, которую мы говорим после "удавшегося" застолья или мальчишника. Это жесткая констатация факта. 
   Это бал первый год "сухого закона" по-горбачевски. Еще не вырубали виноградники и не разбивали на плачущих глазах сомелье коллекционные вина и коньяки армянских маранов, именно в этом году ограничили продажу водки - только после четырнадцати. Везде. Везде в ущелье ее не было вовсе, кроме центрального гастронома шахтерского города Тернауз, где добывали и обогащали молибден. Ежедневно, к четырнадцати часам двое поляков, откомандированных по очереди на весь катальный день и вооруженные рюкзаками, в длинной шеренге очереди, заблаговременно занятой еще с утра, закупали по ящику водки и к шестнадцати были уже в гостинице - времени возвращения с горы. Два ящика водки, ежедневно, восемь суток! Водка чистая и с соком, кока-колой и минералкой, малой рюмкой и стаканом, до еды и после, утром перед горой и по возвращению, в баре и холле четвертого этажа, под тост и при перетягивании ковровой дорожки, использоваемой в качестве каната, - ежедневных развлечениях, оккупированного нами коридора этажа и зажигательной, популярной в те времена ламбадой, стала неотъемлемой нашего досуга. Фраза - "Водка? С утра? Из мыльницы? Конечно буду!" - полностью отражала сложившиеся тогда состояние. Водка вливалась в наши организмы, органично обогащая и насыщая нас. Но было классно! Мы существовали как одно целое и расставаясь только на ночь могли считать, что вечеринка и сегодня удалась. Мы были как единый механизм - слаженный, автономный и самодостаточный. 

  Пролетели насыщенные их присутствием восемь суток, наступил прощальный вечер, прощальное патти. Мы, уставшие и наполненные общением, объединились вокруг стола, расположившись плотным кольцом. На стол выставили последнюю бутылку. Наш инструктор извлек из-за спины полусобранный рюкзак и, перегнувшись через головы сидящих, изъял ее и увлек в свой рюкзак. Крик, визг, возмущение воцарили в холле. Вытянув руку вперед, он жестом успокоил толпу и без тени улыбки, серьезно продекламировал:

    - Я приеду домой и скажу жене: - Я только работал! Я не пил ни капли, а теперь давай выпьем вместе! Жестким и уверенным жестом он поставил бутылку на стол, так как он бы выставил ее на кухне своей квартиры в далеком Лодзе. Одобрительный смех продолжил застолье и последняя бутылка была тут же распечатана и разлита по кругу. Мы пили за снег и за горы, обещая еще не раз сюда вернуться. И я пил еще не подозревая, что свидетелями нашего празднования невольно стали спортсмены из сборной СССР по авторалли, которых веселый тон празднования приведет завтра к нам, оставшимся в Итколе, а продолжение "праздника жизни", устроенное нами, напрочь сорвет их оздоровительные сборы, с таким трудом "выбитыми" их главным тренером.

Зяблики

Часть 1

   Они были двоюродными братьями и, тогда в конце восьмидесятых, в гостинице "Иткол", когда мы оказались за одним столиком просторной столовой, я был очарован их отношениями. Старший из них, Станислав, среднего возраста стройный рослый подтянутый и начинающий лысеть мужчина, всегда одетый в модный по тем временам прикид - спортивный костюм дорогой и качественный, кроссовки и всегда неизменно белые носки, веселый и доброжелательный. Немногословный, своим спокойным видом он явно контрастировал на фоне остального катающегося люда. Его устраивало все и "ненавязчивый" сервис, и невзгоды, и прочие негоразды, присущие тому времени - он был выше этих проблем бытия, он парил над ними с улыбкой человека, воспринимающего многообразие жизни таким каковым оно было. Второй, Борис, полная противоположность, был обременен большими жесткими усами, дорогой оправой очков и ворчливым несносным характером. Едкое словечко не задерживаясь слетало из под его усов всякий раз, когда только подворачивался случай. Обращались друг к другу они исключительно как "Зяблик". Не обидно, а даже как-то нежно и с достоинством. 
   Кормежка в те годы, ужасная и однообразная, нас укатавшихся за день на Эльбрусе или Чегете, не напрягала и сидя за одним обеденным столом я не сразу понял тот развод, который начал Борис, ковыряя вилкой перловую кашу, украшенную свиной тушенкой:
   - Зяблик, - обратился он к Станиславу, ловко орудующего вилкой и с энтузиазмом голодного человека быстрыми движениями поглощающего содержимое тарелки, - А помнишь перед отъездом я был у тебя в гостях?
     - Да, - еще не подозревая ни о чем, и не отрываясь от процедуры, ответил Стас.
     - А помнишь, ты угощал меня обедом? - монотонно продолжал Борис.
Чувствуя приближающийся подвох, Стас сбавил темп поглощения и выжидательно поднял на брата глаза - Да.

  Мы, сидящие с ними за одним столом и близстоящими столиками, напряглись. Борис продолжал :
      - А помнишь, я тебе тогда сказал, что ты меня кормишь каким-то дерьмом?!

Стас напрягся и прожевав содержимое ротовой полости, протянул: - Да-а.

Борис, удерживая напряжение аудитории, смотря в лицо Стасу, без едиой улыбки, на полном серьезе, поставленным драматическим голосом выдавил: - Прости меня, Зяблик!

  Они смотрели друг на друга спокойно, безмолвно продолжая свой визуальный диалог, а мы, вовлеченные в шарм их общения, хохотали в голос. 

Зяблики

Часть 2

   Еще в поезде на Минводы, мы оказались в одном купе вагона. В вечернее время, стоя в тамбуре вагона, единственном месте для курения, мы проезжали пустой перрон вокзала города Стахановск. Улыбка растворила скучающий вид Бориса:

   - Зяблик, - повернул он голову в сторону Стаса, - Стахановск - увековеченный трудовой подвиг. Стахановск, Пашеангеленск, - для родившихся в постпериод развитого социализма и не знающих, сообщу - Паша Ангелена - трактористка-передовик, - произнес он задумчиво, - ну и названия. А представляешь дела людей, запечатленные в названиях городов, для веселых грузинских парней - "Развлекадзе", а у кого все получается в жизни - "Жизнепрожигадзе"! Тамбур разорвался смехом.

   - Жизнепрожигадзе - веселый городок появился в невеселом месте! - имея ввиду тамбур вагона, серьезно и без тени улыбки пробормотал Стас. Вторая волна смеха прокатилась по тамбуру.

   И сейчас, много лет спустя, я с улыбкой вспоминаю процесс рождения этого смешного слова, появившегося по дороге в Приэльбрусье, к месту нашего постоянного катания, слова которым я с радостью делюсь с вами.

Зяблики

Часть 3

     На Эльбрусе выпал свежий снег. Спуск от станции "Старый Кругозор"  к "Поляне Азау" - трасса уводит лыжников выкатом через узкую не более пяти - семи метров шириной "трубу" - сегодня в сноупарках строят такие пайпы, - и, далее длинным траверсом вниз. На входе в трубу естественный изгиб рельефа не дает возможности визуального обзора должным образом и, лыжники в этом узком месте всегда притормаживают. Притормозил и я. Ниже меня по уровню в метрах стопятидесяти стоял Борис, запорошенный свежим снегом. Он стоял с растерянным видом человека, столкнувшимся поневоле с чем-то таким, необычным, подвергшим испытанию его самого. Мой вопрос в порядке ли он, Борис воспринял с радостью лыжника, получившего возможность высказаться о том, что взволновало его. Приведу его рассказ.
     "Иду я вниз по трубе и слышу сверху шум, крик, свист летящего тела. Только поворачиваю голову, чтобы посмотреть, как вдруг меня сбивает какой-то чайник, - "чайниками" в горах называют людей, осваивающих азы горных университетов, - причем так, как будто использовал меня для торможения. Когда кубарем скатившись мы остановились, он оказывается ниже меня, этот урод, поднялся и кричит мне: - Чувак, ты бы хотя бы изредка назад поглядывал! - и плугом ушел вниз. Может он пилот-истребитель?"

А изгибом "труба"

     Эту историю Борису пришлось в тот день не один раз рассказать и в столовой, и в баре вечером, многократно повторяя и каждый раз его подбадривал смех благодарных слушателей.

Милые создания

Часть 1

    Приэльбрусье всегда жило своей, понятной только этим горам, жизнью. Люди, приезжающие сюда в период "снежных вершин", бывалые и знающие, с удивлением наблюдали за теми, кто приехал сюда как на курорт - экипировка, дорогая и труднодоставаемая, практичная и удобная, не ложилась на плечи и не обтягивала узкие талии, не согревала обнаженные спины и не защищала конечности этих длинноногих милых, открытых всему миру незащищенных созданий. Это была другая группа людей, прекрасно чувствующих себя в любой компании, в любом месте и в любой ситуации. Они ничего не знали ни о месте, куда волей случая их забросил жребий трудового коллектива в далеких восьмидесятых при выборе путевки, ни о контингенте, богатом на всякие небылицы, ни о досуге, который был один для всех и все были как одно целое в порыве "подъем-спуск", многократно повторяя его в течении светового дня. Они были другие. Насыщенность среды делала их причастными, точнее сопричастными, к тому, что окружало милых и не очень девиц и зрелых матрон, веселых молодых людей и загорелых, с обветренной кожей лица и бронзовым загаром, с замерзшей улыбкой в уголках глаз, коренастых мужчин. Они оказались причастными к этой стихии - стихии лыжного братства.

    Гостиница "Азау" - последнее жилое строение у истоков реки Боксан в живописном месте поляны Азау - пятиэтажное здание коридорного типа с блок-комнатами на шесть человек, с двухъярусными кроватями, просторным баром на первом этаже, встретила нас в вечернее время, сразу после ужина. Разбросав сумки по номерам и выхватив самое необходимое для вечеринки мы спустились в бар - еще в дороге обусловленное место нашей вечерней встречи. Для этих милых созданий, всегда далее появляющихся только вдвоем, слова "вечер" и "бар" несли свой, так ожидаемый ими смысл. Гром музыки, задымленость помещения, шум общающегося люда, комфортная атмосфера, уже созданная нами, развеялась цоканьем каблучков о каменный пол бара. В помещение мелким, поставленным на подиуме шагом вплывали они - милые создания. Лодыжки стройных ножек в модных лодочках скрывали подолы коктейльных платьев, обтянутые тканью бедра только подчеркивали талию - то место тела, с которого начиналась обнаженная спина, и к которому стремился падающий вырез декольте, тщательно подобранные аксессуары завершали образ. Мы были в шоке! Нет, действительно мы были в шоке, застыли словно скифские изваяния, наблюдая как эти небожители вплывали на волнах подолов собственных платьев в нашу, такую комфортную жизнь

Милые создания

Часть 2.

    Вопиющее несоответствие образа и места повторилось спустя несколько дней на станции "Мир" на Эльбрусе. Часам в двум дня мы заглянули в кафе Мир там же на станции, выпить по чашечке кофе по-турецки, тогда мы еще не избалованные насыщением рынка известными кофейными брендами, считали этот способ заваривания кофейного помола найизысканейшим. У окна наши милые создания, экипированные в лыжные костюмы и горнолыжные буты улыбались нам и мы воспользовавшись их приглашением разместились за их столиком. Милый треп завершился вместе с кофем в наших чашках и мы с наивным вопросом "Ну, что, стартанули вниз?" были удивлены их одобрительному ответу. Подхватив свою снарягу мы вчетвером направились к спуску - он начинался здесь, рядом, прямо на площадке возле кафе и щелкнув крепежами лыж скатились по могульным буграм вниз. За буграми трасса уводила резко влево и мы, пропахав бугры замерли внизу, наблюдая за борьбой лыж, склона, страха и безысходности наших спутниц. Помогая им уже на нижних буграх мы понимали, что "попали" - наши милые создания отковаряв бугры одели извиняющиеся улыбки, мы пошли вниз. И, о Боже, они вообще не умели кататься, овладев "плугом" они, оказывается, пришли наверх "попить кофейку". Нас ждал кошмар до следующей станции - "Старый Кругозор".

    Сверху слетели спасатели, трое - пришло время закрытия трассы, и не желая терять ни наших спутниц ни разрешения на индивидуальное катание, а в те годы катание без "разрешения" на трассе самостоятельно без группы во главе с инструктором было запрещено, можно лишиться снаряги на сутки - наказание, а то и до конца отдыха, мы пошли к ним навстречу. Этот диалог своей немногословностью врезался в мою память, поэтому привожу его дословно:

- Проблемы?!

- Да, вот, девчонок спускаем.

- Помощь нужна? - хитрая улыбка стоящего справа. 

- Да, нужна. Помогите добраться. 

- Пузырь водки!

- Да, ОК. 

   Получив наш утвердительный ответ эта троица слаженными движениями синхронно подхватили милые создания под руки, оторвав их изящные тела от земли и, не давая коснуться поверхности лыжами, понеслись вниз "пятеркой" во всю ширь таковой. Зная горячий нрав кабардинцев, мы шли за ними не изменяя дистанции. Вечером, в баре завершалась счастливая развязка и "братание народов". А мы думали какая удивительная жажда жизни у этих хрупких и теперь таких близких нам, милых созданий.

Чувство свободного скольжения.

   Это случилось. Конечно никто этого не хотел и не ожидал. Это случилось в естественном бассейне на даче, тремя террасами, спускающейся к берегу Днепра, теплым поздним вечером, а последовавшая за ним ночь была самой длинной в моей жизни. Это случилось когда мне было двадцать. Нет, двадцать мне исполнялось через полтора месяца. И не осознавая всей опасности происшедшего я ждал утро сидя, всю ночь удерживая руками падающую в стороны голову. У меня был перелом позвоночника, продольный перлом четвертого шейного позвонка. Компрессионный.

   Прошли долгие пять лет полные боли, реабилитации, непонимания окружающих - ограничения на подъем тяжестей особенно в зимний период когда вес верхней одежды приближался к максимально допустимому, не позволяя взять в руки полупустой портфель для институтских занятий, прошли оставив горечь утраты активного образа жизни.
   К тому времени вот уже полгода я восстанавливал себя самостоятельно, так и не решив чему посвящать отпускное время. Абсолютно точно понимая необходимость сделать выбор, я воспользовался модной тогда карточкой Спортлото, на трех полях которой были перечислены все виды спорта - выбор пал на подводное плавание и горнолыжный спорт.
  Уже была глубокая осень и председатель профсоюзного комитета завода, на котором я тогда трудился, любезно "выбили" - сейчас трудно понять жизнь в период глобального дефицита, для меня единственную на двенадцатитысячный коллектив профсоюзную путевку в гостиницу "Чегет" на горе Чегет в Баксанском ущелье Приэльбрусья. По возвращении из этого прекрасного места я долгое время фонтанировал позитивом, игнорируя индифферентные взгляды моих собеседников, ранее не знавших "масштабов бедствия" увлеченных зимней стихией людей. Подводное плавание, спустя годы не раз опробованное мною на разных морских курортах, подтвердило правильность тогда сделанного выбора - горные лыжи прочно вошли в мою жизнь, сделав ее насыщенной и наполненной. Мышечная радость, которая и теперь охватывает меня всякий раз когда мысли или взгляд касаются лыжной тематики, стала неотъемлемой и вот уже много лет дарит мне это, так остро осязаемое чувство - чувство свободного скольжения.

Моя первая группа и моя первая лыжная вершина.

Всегда с благодарностью!