Иткол-Лодзь

    У них был маршрут "Лодзь-Варшава-Ленинград-Москва-Минводы-Иткол-Лодзь" и мы встретились в Итколе, точнее на южном склоне Чегета, с стороны ледника "Семерка". Один из них стоял у кромки леса с поврежденным крепежом, для нас тогдашних не имеющих доступа к качественной снаряге, помощь была и обязательна и познавательна. Помощь, оказанная на горе, и ремонтные работы в гостинице нас не только объединили, но и сдружили, настолько насколько может сблизить разных людей курортное время. Их группа из польского города Лодзь приехала покататься в Приэльбрусье и для упрощения скискул взяли с собой инструктора-поляка. Именно ему я помогал и именно о нем я хочу рассказать. 
     Столько водки я еще не пил. Никогда. Это абсолютно точно. И более я столько пить не буду. Это не та фраза, которую мы говорим после "удавшегося" застолья или мальчишника. Это жесткая констатация факта. 
   Это бал первый год "сухого закона" по-горбачевски. Еще не вырубали виноградники и не разбивали на плачущих глазах сомелье коллекционные вина и коньяки армянских маранов, именно в этом году ограничили продажу водки - только после четырнадцати. Везде. Везде в ущелье ее не было вовсе, кроме центрального гастронома шахтерского города Тернауз, где добывали и обогащали молибден. Ежедневно, к четырнадцати часам двое поляков, откомандированных по очереди на весь катальный день и вооруженные рюкзаками, в длинной шеренге очереди, заблаговременно занятой еще с утра, закупали по ящику водки и к шестнадцати были уже в гостинице - времени возвращения с горы. Два ящика водки, ежедневно, восемь суток! Водка чистая и с соком, кока-колой и минералкой, малой рюмкой и стаканом, до еды и после, утром перед горой и по возвращению, в баре и холле четвертого этажа, под тост и при перетягивании ковровой дорожки, использоваемой в качестве каната, - ежедневных развлечениях, оккупированного нами коридора этажа и зажигательной, популярной в те времена ламбадой, стала неотъемлемой нашего досуга. Фраза - "Водка? С утра? Из мыльницы? Конечно буду!" - полностью отражала сложившиеся тогда состояние. Водка вливалась в наши организмы, органично обогащая и насыщая нас. Но было классно! Мы существовали как одно целое и расставаясь только на ночь могли считать, что вечеринка и сегодня удалась. Мы были как единый механизм - слаженный, автономный и самодостаточный. 

  Пролетели насыщенные их присутствием восемь суток, наступил прощальный вечер, прощальное патти. Мы, уставшие и наполненные общением, объединились вокруг стола, расположившись плотным кольцом. На стол выставили последнюю бутылку. Наш инструктор извлек из-за спины полусобранный рюкзак и, перегнувшись через головы сидящих, изъял ее и увлек в свой рюкзак. Крик, визг, возмущение воцарили в холле. Вытянув руку вперед, он жестом успокоил толпу и без тени улыбки, серьезно продекламировал:

    - Я приеду домой и скажу жене: - Я только работал! Я не пил ни капли, а теперь давай выпьем вместе! Жестким и уверенным жестом он поставил бутылку на стол, так как он бы выставил ее на кухне своей квартиры в далеком Лодзе. Одобрительный смех продолжил застолье и последняя бутылка была тут же распечатана и разлита по кругу. Мы пили за снег и за горы, обещая еще не раз сюда вернуться. И я пил еще не подозревая, что свидетелями нашего празднования невольно стали спортсмены из сборной СССР по авторалли, которых веселый тон празднования приведет завтра к нам, оставшимся в Итколе, а продолжение "праздника жизни", устроенное нами, напрочь сорвет их оздоровительные сборы, с таким трудом "выбитыми" их главным тренером.