Переезд

   Я долго его уговаривал. Нет, не то, чтобы уговаривал - пытался рассказать, убедить, донести те переполняющие эмоции, которые овладевают нами зимой в горах, предлагал посмотреть в абсолютно счастливые и уставшие загорелые лица людей с лыжами и попытаться осознать, что делает их таковыми, пропустить через себя тот восторг, ту насыщенность, которая витает в этих, Богом созданных местах, пропустить, оставив в себе этот позитив. Я даже убеждал его, что, мол, если не понравится, то будешь знать, что ЭТО не твое, а если понравится - не прийдется сожалеть о тех годах, которые прошли без ЭТОГО. И он меня услышал или поверил, сейчас спустя столько лет сложно быть объективным, но он сказал "Да" и мы начали готовиться к поездке вместе. Он - это мой брат Дима - веселый и жизнерадостный двадцатишестилетний молодой человек, в обществе которого всегда так легко и комфортно было находиться.

   Подготовка к поездке в тот год, когда слова "перестройка", "гласность" - да простят меня те, кому не пришлось жить в то время - "время больших перемен", отличалась особой масштабностью в поиске чего-нибудь лыжного - дефицитом было все от носков до шапочки. Наши неодномесячные усилия увенчивались переменным успехом и мы приближались к заветной процедуре приобретения путевок к тому месту горнолыжного отдыха "куда есть"! Подняв группу сотоварищей уже не раз зарекомендовавших себя "я бы с ним в разведку пошел" я приобрел для нас путевки в Гудаури, Грузия - 108 км от Тбилиси с проживанием в поселке Козбеги, где из окон нашей гостиницы действительно наблюдалась гора Казбек - та самая с пачек папирос, популярного курева второй половины прошлого века, и ежедневным трансфером через Крестовый перевал - тот самый через который в Тефлис шествовали концессионеры - персонажи известного произведения Ильфа и Петрова. Я рассказывал Диме о людях которых я знал из тех кто должен был ехать с нами и им рассказывал о Диме, который должен ехать с нами - и все знали друг о друге заочно. Но никто не знал о переезде, о переезде, который неожиданно стал необходимым за несколько дней до нашего отъезда и который отвлек на себя столько внимания. 

Дорога в Гудаури, Грузия

   Переезд. Говорят, что один переезд - это как два пожара. Возможно эта аллегория и верна, но тогда я действительно горел, точнее горело все под ногами и вокруг меня, а главное горело время. Время неумолимо приближающееся к отправке поезда на Минводы - ежегодного маршрута доставки нас к Кавказским горам. Мы загружали бортовой ЗиЛ нехитрым скарбом когда группа собиралась в правом крыле здания железнодорожного вокзала - месте нашей, заранее оговоренной, встречи, где все отправляющиеся должны были, согласно давно заведенной процедуре, заполнять анкеты и прочие формальности. Мы разгрузили этот ЗиЛ когда группа окончила знакомство и я, с еще неделю назад собранным рюкзаком и лыжами, по завершению погрузочно-разгрузочных мероприятий, расчетом с такси, взмыленный с натянутой улыбкой на лице ввалившись в зал был удивлен отсутствием знакомых мне лиц - не было людей с лыжами в чехлах и без, одетых в яркие лыжные наряды, обычно громко разговаривающих и привлекающих к себе общественное внимание. На табло красовалось расписание отправления поездов - наш уходил через десять минут. Но Димы не было нигде - ни там где мы условились с ним встретиться, ни там где собиралась вся группа, да и самой группы не было. Их не было нигде! Были только купленные путевки на меня и Диму, наши железнодорожные билеты и были они у меня - у Димы не было ничего, ничего кроме своего паспорта и моего обещания, что все будет "классно".

   Преодолевая встречный поток попрощавшихся провожающих я втиснулся в наш вагон с криками "где Дима?!" и увидел его обреченно стоящего возле окна в проходе у второго купе, любезно предоставленном группой сотоварищей - Дима, обладая врожденной коммуникабельностью, видя мое отсутствие, сказал, мол, что он это он и вот, мол, его паспорт и вот загляните в списки группы - он там есть, и вот, в конце-концов фамилия того кто его затащил в это дело, а сам до сих пор не пришел. Он был услышан, моя фамилия, как подтверждение, была найдена в списках, а сам Дима был вовлечен в дружное плотное кольцо единомышленников, которое и вкатило его в купе. Меня уже не ждали. Диму разместили укомплектовав купе полностью. Мне же досталось место на верхней полке в купе по соседству. Мрачный Дима не разговаривая со мной нырнул на свою полку и поезд тронулся.
   Уже несколько часов поезд уносил нас на юговосток, мы миновали Ростов и покинули Ростовскую область, за накрытым объединенным столом подняли уже не одну рюмку "за снег", "за погоду", "за снежное братство", а наше с Димой братство еще демонстрировало трещину, так не к стати пробежавшую между нами. Я чувствовал свою вину и, не имея возможности объясниться, подавленный молча глотал тост за тостом до перекура, пока мы не оказались рядом.

   - Дим, не обижайся, - выдавил я из себя. - Я бы в Минводы  самолетом, если бы не успел. Он не дал мне дальше говорить, посмотрел на меня изучающе и по-доброму произнес:
   - Знаешь, так не опаздывают...
   - Больше не буду!
   Я рассмеялся и обнял его за плечо. Мир был между нами и радость усиленная алкоголем, раскрывала наши сердца, а поезд увозил нас к тем дорогим местам, где я скоро покажу ему, моему брату, все то о чем много лет рассказывал и чем восторгался, и подарю, до селе не ведаемую ему, радость - радость свободного скольжения.

Гудаури, Грузия

Горбоконык

   К тому времени я уже не один год предавался удовольствию свободного скольжения, а мои близкие были обречены на невольное погружение в горнолыжный позитив, немеренно излучаемый мною после каждого возвращения и многократно повторяемый при случае. Я пытался вовлечь их и приобщить, к сожалению, безрезультатно - непонимание, такое необъяснимое, становится стеной между катающимися и некатающимися. В тот год мне удалось вовлечь моего двоюродного брата Диму и к очередной поездке мы были готовы. Обладая естественной дружелюбностью и открытостью он быстро влился в наш дружный коллектив и стал "своим".

  Мы расселились в двухкомнатном блоке, заняв двухместную по родовому признаку, а шестиместную оккупировали остальные члены нашей команды.
   В Гудаури, к месту нашего ежедневного катания нас доставлял автобус марки КАвЗ, с единственной дверью, расположенной возле водителя и, открываемой им посредством ручного рычага - увидеть это творение можно сейчас разве что в старых фильмах Госфильмофонда, а сам водитель был полновластным властителем, соединяющий нас и гору. Группы, увозимые на этих автобусах, формировались, выстраивались в очередь и выступали вперед к месту посадки при подаче закрепленного за ними автобуса. Кто первый отъезжал от гостиницы - тот первый оказывался на горе и имел возможность первым срезать "вельвет", заботливо подготовленного трассовиками и тщательно отутюженного ратраками склона.
   С легкой руки нашего баса-Ильи автобус, закрепленный за нами, получил прозвище "Горбоконык" - то ли за внешний вид, то ли за урчаще-стучащий шум двигателя, но спустя пару дней употребления этого словечка, мы отождествляли его и с самим водителем. Желание, постоянное и нереализованное, полировать вельвет склона привело к решению установить дружеские отношения с водителем. Реализация желания была подкреплена выделенным количеством спиртного и поручено нам с Димой. С поставленной задачей мы справились, не оставив и капли недопитыми, "в дрова" споив нашего Горбоконыка и получив утвердительное "Да" на первоочередную подачу автобуса для группы, расстались до утра.
   Утром, на вопрошающие взгляды нашей группы, мы с гордостью людей выполнивших возложенные на них обязательства добросовестно и даже ценой собственного здоровья,  кивали утвердительно. После завтрака вся группа первая стояла на посадку - собранная, упакованная и готовая к свершениям. 
    Из-за изгиба дороги появился первый автобус - не наш. Вопросительные взгляды на меня и Диму! Второй и третий прошли мимо... Наш Горбоконык пришел последним. Увидев водителя мы поняли причину - землистого цвета лицо демонстрировало следы алкогольного отравления - осуждающие взгляды в наш адрес! - А че? А мы не че! Что выделили - тем и поили, то и сами пили!
   Всю дорогу Дима пытался объясниться с Горбоконыком и их диалог с временем приобрел свой, понятный им сленг общения - Дима поднимал указательный палец правой руки вверх и низким грудным голосом выдавливал из себя "И-ы!", чем вызывал осмысленный взгляд Горбоконыка, возвращающий его в реальность вчерашнего вечера, а Горбоконык, в свою очередь, то ли соглашаясь то ли протестуя, выжимал из себя глухое и отрывистое "И", разводил руками и, ничего не меняя, продолжал управление этим чудом кавказского автомобилестроения.

Гладь Гудаури

  Реабилитация пришла утром следующего дня. Мы были первые! И на посадке, и на подъемник и на горе. Мы резали кантами своей снаряги вельвет склона с тем портняжным мастерством с которым хороший раскройщик покрывает лекалом отрез ткани, не оставляя ни одного лишнего лоскута. Все было круто! Уже когда мы ехали обратной дорогой, укатавшиеся и наполненные энергией спусков до краев, уставшие и счастливые, мы с Димой были центром внимания - на этот пьедестал нас водрузили  водитель-Горбоконык и благодарность нашей группы, и чувствовали себя прекрасно - мы были поощрены чудесным катанием, а грехи вчерашних опозданий на каталку отпущены!

Blizzard

Часть 1

    Мы уже все расселились на полках вогона поезда, неизменным маршрутом увозящего на Кавказ нас, - взволнованных, громкообщающихся и возбужденных встречей старых знакомых и обретением новых, - разложили сумки и рюкзаки, и занялись размещением лыж - бережно спрятанных от посторонних глаз в сумки и чехлы специального предназначения. На верхней полке лежал худощавого "теловычетания" молодой молчаливый человек, индифферентно наблюдающий за происходящим. Его багаж на двухнедельную поездку состоял из спортивной сумки, такой, какую мы обычно берем с собой для занятий спортом в спортзале, и лыж, как старая трехлинейка обмотанные в тряпицу, шторой, еще недавно украшавшей чье-то окно. Его спокойствие контрастировало на нашем фоне, чем привлекало к себе интерес. Мы, гордые своей снарягой добытой в советских магазинах однообразного выбора товаров не самого высокого качества, бросали скептические взгляды на его яркую оранжево-красно-коричневую штору. Когда мы отведав застолье, разговорившись перешли к обсуждению лыжных брендов нашей снаряги, новый попутчик - повар по специальности, нехотя пояснил, что свои лыжи он взял в кладовой брата - "какие были" и поэтому кататься будет на "каких будут". 
    Мы ехали кататься в Гудаури, ныне суверенная Грузия, - тогда состоящее из нескольких домов маленькая деревушка на Крестовом перевале - на том самом, на котором великий комбинатор из "12 стульев" пытался забрать колбасу у другого колоритного персонажа - отца Федора, - и нового только открывшегося клуба "Марко Поло", выстроенного по последнему слову архитектурных решений того времени, актуальных и сегодня - с бассейном под раздвижным стеклянным потолком, крытым теннисным кортом и тогда так незнакомым нам горнолыжным сервисом.

Внизу клуб "Марко Поло"

    В гостинице городка Казбеги, где мы жили, я оказался в одном блок-номере с этим парнем и стал невольным свидетелем его становления в нашей компании. Дождавшись когда обсуждение, распаковка снаряги завершилась и народ вопрошающей и жаждущий увидеть на каких "дровах" собирается кататься этот не приспособленный, и не экипированный, и никуда не торопящийся "чайник", он, демонстрируя полное безразличие, извлек из своей тряпицы лыжи-одногодки австрийской фирмы Blizzard. Классные, невиданные нами, такого редковстречаемого в наших горах, бренда из "итальянских конюшен".  Повисла пауза, "Ревизорская". Пауза, которую мы часто вспоминали и которую прервал тогда бас-Илья его соседа по комнате фразой из популярного тогда анекдота: "Ну ты, Близзард, даешь!" Мы рассмеялись, громко от чистого сердца, искренно. 

   "Близзард" - прозвище прочно прикрепившееся, он воспринял с безразличием человека, имеющего заслуженное право его носить, - еще не раз удивлял нас в эту давнюю поездку.

Blizzard 2

Часть 2

    Все, что было привезено с собой с "Большой земли", бережно упакованное в объемные рюкзаки и сбережено, - все было съедено: колбасы и сало, рыбные консервы и домашняя тушенка не оставили после себя даже запаха и шестеро голодных мужиков, обжившие тогда этот номер гостиницы, не насытившиеся очередным гостиничным приемом пищи, голодали. Спиртное, привезенное с собою в ботинках снаряги, купленное в местном магазине и, позднее добываемое у местного населения, иссякло. Мы откровенно скучали. Скучал и Близзард, весь багаж которого, освобожденный от снаряги, скромно вместился на первой полке прикроватной тумбочки, содержимое которой нас уже однажды удивило. 

    Тогда еще имеющееся у нас сало, замерзшее и добытое из заоконного морозильника, твердое и ожидаемое нами, голодными после катания, не поддавалось перочинному ножу, которое поменяло уже не одну руку и не один раз было подвергнуто нарезке - толстой, неравномерной, грубой. Кто-то вспомнил о профессиональных качествах Близзарда - повара ресторана из Днепропетровска, и его судьба была предрешена - сало резать Близзарду! Взяв сало Близзард направился к своей тумбочке, окунулся в нее и извлек из недр настоящий большой кухонный поварский нож, бережно замотанный в тряпицу. 

    - А я без него никуда, - спокойно ответил он на наши недоумевающие взгляды и настрогал сало тонкими равномерными кусочками. Профессионализм если он есть, - его не пропьешь! - он окончил нарезку и мы приступили к поглощению.

   Сейчас мы грустили. 

  - А хотите шоколад? - Близзард растянулся на своей кровати. Мы уже не однажды удивленные им, напряглись. - Не, я серьезно, шоколад с коньяком? - Саркастический смех прошелся по комнате. Наверное, он обиделся. Шоколад с коньяком и это тогда, когда даже чача закончилась. Мы упражнялись в остроумии и сарказме, а он наклонился к тумбочке и извлек оттуда не плитку шоколада, а полуторакилограммовый кусок кондитерского шоколада и двухсотпятидесятимилилитровую бутылку армянского Арарата (Копперфильд нервно курит в углу!). Мы онемевшие от действия, затаились в ожидании продолжения - по классике жанра должно было появиться еще что-то, ну хоть еще чуть-чуть, шестеро крепких мужчин на эту небывалую роскошь в таком мизерном количестве? - но ничего не происходило. Близзард осознавал, что сейчас могут начать бить и единственный выход пришел к нему мгновенно: - Давайте я сварю жидкий шоколад, на коньяке - классно и всем хватит! Если бы он добавил еще слово "сэр", ему бы не поверили. Не дожидаясь ответа он соорудил "водяную баню" и приступил к таинству приготовления. 

  Приготовленное в количественном выражении явно было недостаточно и мы единогласно решили упаковать сие чудо бакалеи в термос, у нас был таковой, и завтра на горе по истечении первого часа катания насытить себя этим кайфом на открытой площадке ресторана. 

    Дорога, занимающая около часа на автобусе, для нас сегодня была как никогда долгая. Мы, как всегда, вшестером разместились на заднем ряду кресел. Ранее веселые и неугомонные, всегда смеющиеся и неунывающие, сегодня мы были молчаливы и преисполнены - решали будем "по глотку" в дороге или потерпим до горы. Терпеж дал слабинку и мы не желая делиться с другими, решили "тихонечко, по глотку". Первый глоток предстояло сделать Близзарду-творцу. Он тихо откупорил горловину термоса и, весь салон автобуса, взорванный запахом свежей кондитерки, настолько божественным на чистом морозном контрасте, что весь люд, без исключения, совращенный нами, как по команде повернулся в нашу сторону и замер. Замерли и мы, как уличенные на месте преступления. Замер и Близзард, еще не веря в то, что с термосом предстоит расстаться. Спас ситуацию наш бас-Илья, с чьей легкой руки Близзард получил путевку в жизнь,: - А шо, это тем, кто деньги сдавал! Мы взорвали автобус вновь, теперь смехом.

   На открытой площадке ресторанчика, деревянного, выстроенного в тирольском стиле мы, глоток за глотком познавали радость, подаренную нам искусством Близзарда, и с улыбкой возвращались в ту смешную ситуацию, в которую он нас опять втянул.